Во время трапезы Бейтмен поведал Стью, что он был ассистентом профессора социологии в Вудсвиллском колледже. Вудсвилл, как сообщил он, это маленький городок («знаменит» единственным колледжем и четырьмя бензозаправками, сказал он Стью) милях в шести отсюда. Жена Бейтмена умерла десять лет назад. Они были бездетны. Большинство коллег недолюбливали его, и чувство это было взаимным. «Они считали меня безумным, — сказал он. — Некая доля правды в их предположениях не способствовала укреплению наших взаимоотношений». Он воспринял эпидемию супергриппа хладнокровно, потому что теперь у него появилась возможность считать себя вышедшим в отставку и рисовать сколько душе угодно, а он всегда мечтал об этом.

Разделив десерт (торт «Сара Ли») и протягивая Стью его долю на бумажной тарелке, он сказал:

— Я ужасный художник, просто никудышный. Но я сказал себе, что в этом июле нет на земле художника-пейзажиста лучше, чем Глендон Пэкуод Бейтмен, бакалавр гуманитарных наук, магистр гуманитарных наук и изящных искусств. Дешевый трюк эгоиста, зато лично мой.

— А Кин и раньше был вашей собакой?

— Нет — ведь это было бы очень странным совпадением, не так ли? Я думаю, Кин принадлежал кому-то из жителей города. Я видел его пару раз, но так как я не знал его клички, то взял на себя смелость дать ему новое имя. Кажется, он не возражает. Секундочку, Стью.

Бейтмен быстро перебежал дорогу, и Стью услышал, как нош Глена хлюпают по воде. Он сразу же вернулся, штанины его брюк были закатаны по колено. В каждой руке он нес упаковку из шести банок пива.

— Это нужно было пить во время еды. Какой же я рассеянный!

— И после еды это будет как раз кстати, — успокоил его Стью, — Спасибо.

Они открыли банки, Бейтмен поднял свою.

— За нас, Стью. Пусть дни наши проходят в радости и счастье, ум наш будет удовлетворен и не болит поясница.

— Аминь.

Они чокнулись и выпили. Стью подумал, что никогда еще пиво не было таким замечательным на вкус и, возможно, никогда уже не будет.

— А вы не очень-то многословны, — сказал Бейтмен. — Надеюсь, вы не считаете, что я танцую на могиле мира, образно говоря.

— Нет, — ответил Стью.

— Я всегда относился к миру с предубеждением, — продолжал Бейтмен. — И спокойно признаюсь в этом. Мир в последней четверти двадцатого столетия обладал, по крайней мере для меня, всей прелестью восьмидесятилетнего старика, умирающего от рака кишечника. Говорят, обычно эпидемии поражали народы цивилизованного Запада на стыке столетий — многих столетий. С тех пор мы облекаемся в траурные одежды, посыпаем голову пеплом и начинаем стенать: о Иерусалим… или Кливленд, как в данном случае. Танец смерти пронесся по мировой сцене конца пятнадцатого века. Бубонная чума — «черная смерть» — косила человеческие жизни в конце четырнадцатого. Коклюш — в конце семнадцатого и первый известный взрыв инфлюэнцы — в конце девятнадцатого. Мы настолько привыкли к самому понятию — грипп, нам это вообще кажется самой обыкновенной простудой, так что никто, кроме историков, даже не догадывается, что сто лет назад его просто не существовало.

Именно в последние три декады каждого столетия появляются религиозные фанатики, предоставляющие факты и доказательства того, что Армагеддон близок. Конечно, такие типы встречаются во все времена, но именно к концу столетия их ряды, кажется, просто разбухают… и огромное количество людей воспринимают их всерьез. Появляются чудовища. Аттила, Чингисхан, Джек-потрошитель, Лукреция Борджиа, Чарльз Менсон, Ричард Спек и Тед Банда в наше время, если хотите. Ученые, даже более странные, чем я, выдвинули гипотезу о том, что люди западной цивилизации нуждаются в основательной чистке, и обычно это оказывается приуроченным именно к концу столетия, чтобы человечество могло встретить новый век очищенным и полным оптимизма. А в данном случае нам подсунули сверхврага, и если хорошенько подумать, то во всем этом есть глубокий смысл. Мы не просто входим в новое столетие, мы стоим на пороге нового тысячелетия, золотого века. — Бейтмен задумался — И теперь я думаю о том, что действительно танцую на могиле мира. Еще пива?

Стью взял новую банку, размышляя над сказанным.

— Это не конец, — произнес он. — По крайней мере, я так не думаю. Просто… антракт.

— Довольно удачное сравнение. Хорошо сказано. Я вернусь к своей картине, если не возражаете.

— Конечно, нет.

— Вы видели по пути других собак? — спросил Бейтмен, когда Кин, радостно виляя хвостом, появился из-за кустов.

— Нет.

— И я тоже. Вы первый человек, которого я встретил, но Кин, кажется, единственный из своего племени.

— Если он выжил, значит, должны быть и другие.

— Не очень убедительно с точки зрения науки, — добродушно возразил Бейтмен. — Покажите. мне другую собаку — предпочтительно суку, и я приму ваш тезис и поверю, что где-то есть и третья. Но не показывайте мне одну, пытаясь убедить в существовании второй. Так дело не пойдет.

— Я видел коров, — задумчиво произнес Стью.

— Да, коровы и олени. Но лошади все вымерли.

— Знаете, это правда, — согласился Стью. Во время своего путешествия он видел нескольких мертвых лошадей. В некоторых случаях коровы лакомились их вздувшимися тушами. — Но почему именно так?

— Понятия не имею. Все мы дышим приблизительно одинаково, а эта болезнь в основном передается дыхательным путем. Но я думаю, нет ли каких-нибудь других факторов? Люди, собаки и лошади подвержены вирусу. Коровы и олени — нет. На некоторое время исчезли крысы, теперь они появляются снова. — Бейтмен энергично смешивал краски на палитре, — Повсюду кошки, целые стаи кошек, и судя по тому, что я видел, насекомые также целы и невредимы. Конечно, ложные шаги, предпринимаемые человечеством, редко отражаются на них — да и вообще, сама мысль о моските, больном гриппом, кажется смехотворной.

— Согласен, — ответил Стью, открывая еще одну банку пива. Голова у него приятно кружилась.

— Мы удостоены чести наблюдать интереснейшие сдвиги в экологии, — сказал Бейтмен. Он сделал ужасную ошибку, пытаясь изобразить на картине Кина. — Последствия этого станут известны, если Homo sapiens сумеет воспроизвести себя — последствий будет предостаточно, — но мы-то, люди, все же сможем собраться вместе и попробовать. Но найдет ли Кин себе пару? Сможет ли он хоть когда-нибудь стать гордым отцом?

— Господи, думаю, нет.

Бейтмен встал, положил палитру на стульчик и открыл новую банку пива.

— Скорее всего, вы правы, — сказал он. — Возможно, есть и другие люди, другие собаки, другие лошади. Но многие животные могут умереть, так и не оставив потомства. Конечно, некоторые особи, подверженные инфекции, были в тягости, когда разразилась эта эпидемия. В Соединенных Штатах, конечно, есть здоровые женщины, которые — простите за вульгарность — вынашивают булочку в печке. Но некоторые виды животных навсегда исчезнут с лица земли. Если не будет собак, не будет волков, то олени — которые, кажется, обладают иммунитетом, — одичают. Определенно осталось очень мало людей, чтобы сдерживать рост популяции оленей. Охотничий сезон закрыт на многие годы.

— Тогда, — сказал Стью, — эти размножившиеся олени будут голодать.

— Нет, не будут. Не все и даже не большая их часть. По крайней мере, не здесь. Я не могу судить о том, что может произойти в восточном Техасе, но в Новой Англии сады всегда плодоносили, поля были возделаны и давали отличный урожай, пока не появился этот грипп. Оленям будет достаточно корма и в этом году, и в следующем. И даже в последующие годы зерновые культуры, хоть и будут дичать, но все же дадут урожай. Не будет ни одного голодающего оленя самое меньшее лет семь. Если через несколько лет вам, Стью, выпадет снова пройти по этой дороге, вам придется прокладывать себе путь сквозь стада оленей.

Стью обдумывал сказанное. Затем произнес:

— А вы не преувеличиваете?

— В общем-то нет. Может существовать фактор или факторы, которые я не учел, но я так не думаю. И мы можем взять мою гипотезу о влиянии полного или почти полного исчезновения популяций собак и волков на популяцию оленей в качестве иллюстрации применительно к взаимоотношениям между другими видами. Кошки будут размножаться бесконтрольно. А что это означает? Я уже говорил, что поголовье крыс, вначале несколько уменьшившееся, начинает постепенно увеличиваться, сохраняя баланс. Но если кошек будет достаточно много, все может измениться. Мир без крыс — прекрасная мысль на первый взгляд, но я сомневаюсь в этом.